Большой скачок первой пятилетки. Почему Сталин отказался от НЭПа
Нынешняя осень богата на юбилейные даты. Но как-то совершенно незамеченной осталась одна из них – 90-летие начала первой пятилетки (1928–1932). А ведь это отнюдь не рядовое событие. Именно первая пятилетка, по гамбургскому счёту, спасла страну в годы гитлеровского нашествия. Да и многие проблемы, стоящие перед страной в 20-е годы, актуальны и сегодня, когда руководство России заговорило о необходимости “прорыва”, “рывка”…
Художник Яков Ромас. «Утро первой пятилетки», 1956 год.
Помнится, в годы перестройки экономический курс, начатый Сталиным в конце 1920-х годов, стал подвергаться резкой критике. Как только не изгалялись идеологи яковлевской школы над планом индустриализации и коллективизации. Тогда же возникла концепция “бухаринской альтернативы”, она и легла в основу перестроечной идеи “возвращения к ленинскому НЭПу”. И уже потом народу была предложена апологетика “цивилизованного рынка” и капитализма.
Чтобы разобраться в событиях 90-летней давности, важно напомнить: поводом к демонтажу “ленинского НЭПа” и началу политики “большого скачка” стал очередной хлебозаготовительный кризис, возникший в ноябре-декабре 1927 года. Тогда государство недополучило в своё распоряжение около 130 млн. пудов зерна. Прежние заготовительные кризисы правительство разрешало сугубо экономическими рычагами: по сути, шло на поводу у кулаков, повышая закупочные цены.
Однако в январе 1928-го из-за резкого обострения международной обстановки весь состав Политбюро принял решение применить меры административного воздействия в отношении тех крестьянских хозяйств, которые не желали сдавать хлеб государству по твёрдым закупочным ценам. Надо подчеркнуть, что переход к “чрезвычайным мерам” был одобрен всем составом Политбюро, в том числе Бухариным, Рыковым и Томским, о чём, как правило, умалчивают адепты “бухаринской альтернативы”.
По мнению ряда историков, именно эти “чрезвычайные меры” и стали прологом коренного перелома, позже названного политикой “большого скачка”. Однако целый ряд современных авторов полагают, что поворот начался значительно раньше. Приводятся следующие факты:
1) В апреле 1926 г. на Пленуме ЦК ВКП (б) принято решение о снижении закупочных цен и введении сверхналога на нэпманов и кулаков.
2) В декабре 1926 г. проведена очередная реорганизация ВСНХ СССР, в ходе которой воссозданы все отраслевые главки, ликвидированные в 1923 г.
3) В июне 1927 г. СНК и ВЦИК СССР принимают декрет «О государственных промышленных трестах», в соответствии с которым эти экономические “монстры”, основанные на принципах хозрасчёта, должны были строго исполнять все плановые предписания ВСНХ СССР, что противоречило самой идеологии хозрасчётных отношений.
Тогда же в 1926–1927 гг. происходит планомерное вытеснение частных и концессионных предприятий из сферы промышленного производства и коммерческой торговли. В частности, именно в этот период коммерческо-посреднический оборот в оптовой торговле сократился с 6,1 млрд. до 270 млн. рублей.
Одной из ключевых проблем современной историографии является проблема установления главных причин ликвидации НЭПа и перехода к политике “большого скачка”.
Антисталинисты убеждены в том, что этот переход был вызван доктринерским произволом, поскольку объективных причин для ломки НЭПа не существовало. С их точки зрения в рамках нэповской системы страна могла успешно развиваться и дальше. А ссылки на резкое обострение международной обстановки и возникновение реальной угрозы начала новой мировой войны воспринимаются как мифотворчество современных апологетов сталинизма.
Оппоненты полагают, что истоки кризиса НЭПа лежали в ошибочных экономических решениях 1925–1927 годов, которые принимались всем составом Политбюро. В частности, именно Бухарин в феврале 1927-го на Пленуме ЦК полностью поддержал коренные изменения кредитно-финансовой политики, которые санкционировал его ближайший соратник, председатель СНК СССР Рыков летом 1926 года.
Другие учёные, в частности Юрий Голанд и Юрий Жуков, объясняют отказ от политики НЭПа обострением его внутренних противоречий. После завершения периода восстановления народного хозяйства нэповская система в том виде, в каком она была заложена в начале 1920-х, работала со всё большими сбоями, постоянно обострялись присущие ей антагонизмы. Более того, эффективность нэповской экономики и по фондоотдаче, и по рентабельности предприятий, и по другим важнейшим показателям была значительно ниже дореволюционной.
Кроме того, многие историки и экономисты обращают особое внимание на то, что:
1) При разработке экономической стратегии развития народного хозяйства все высшие руководители, в том числе Сталин, Молотов и Ворошилов, не могли не учитывать реальных военных угроз, возникавших по периметру советских границ начиная с 1927 г., особенно после разрыва дипотношений с Великобританией.
2) НЭП при его последовательном проведении требовал бесконечных и всё возрастающих уступок, а затем и настоящих “жертв” капитализму, сводя на нет все завоевания большевиков в период Октября и Гражданской войны.
3) Нэповская экономика, исчерпав резервы досоветских основных фондов и капиталов, уже не могла эффективно решать задачи принципиально иного масштаба – коренной технологической реконструкции всего промышленного производства, строительства крупных современных предприятий и создания новых промышленных отраслей, в том числе электроэнергетики, машиностроения, станкостроения и нефтехимии с длительным сроком оборота основного капитала.
Именно поэтому целый ряд историков либерального толка по объективным причинам вынуждены соглашаться с известным сталинским постулатом о качественном, стадиальном отставании промышленного производства СССР от передовых стран Европы и США. Это стадиальное отставание, особо заметное во второй половине 1920-х, необходимо было преодолеть за 10 лет. “Либо мы это сделаем, либо нас сомнут” – так обозначил Сталин главнейшую задачу на ближайшую историческую перспективу.
Эту опасность прекрасно сознавали и другие члены высшего руководства страны. В частности, нарком обороны Ворошилов, выступая на XV съезде ВКП (б) в 1927 г., заявил о тяжелейшем состоянии всей советской металлургии, что реально угрожало обороноспособности страны и ставило Советский Союз в прямую зависимость от европейских держав и США. В своём докладе глава военного ведомства откровенно говорил о том, что объёмы производства чёрных и цветных металлов составляют только 50–80% от довоенного уровня, а многие металлургические предприятия полностью зависят от импортных поставок сырья и готовой продукции, в том числе меди, олова, цинка и алюминия.
Несмотря на трудности первой пятилетки, невыполнение целого ряда завышенных плановых показателей, именно в эти годы был заложен фундамент индустриальной мощи страны.
Итоги.
Создана вторая (после Криворожско-Донбасской) Уральско-Сибирская угольно-металлургическая база, сыгравшая исключительно важную роль во время Великой Отечественной. Объём промышленного производства за годы первой пятилетки превысил довоенный уровень почти в 3 раза, а СССР впервые вышел на 2-е место в мире по добыче нефти, выплавке чугуна и производству продукции машиностроения. Тогда было построено более 1500 крупных промышленных предприятий, в том числе такие гиганты советской индустрии, как Днепровская гидроэлектростанция, Туркестано-Сибирская железная дорога, Кузнецкий и Карагандинский угольные бассейны, Магнитогорский, Липецкий, Новокузнецкий и Карагандинский металлургические комбинаты, Уральский и Краматорский заводы тяжёлого машиностроения, Харьковский, Сталинградский и Челябинский тракторные заводы, Запорожский и Саратовский заводы сельскохозяйственного машиностроения, Московский и Горьковский автомобильные заводы, Ярославский шинный завод, Воронежский завод синтетического каучука, Березниковский и Соликамский химические комбинаты, Московский шарикоподшипниковый завод, Хибинский апатитовый комбинат, Туапсинский нефтеперерабатывающий завод и сотни других крупнейших предприятий и объектов на всей территории страны.
Евгений Спицын, «Литературная газета», № 44 (6665) 31 октября 2018 года.